Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Стоп! – негромко сказал Панкрат, нагибаясь, чтобы завязать шнурок на кроссовке. – Мне идти туда не хочется.
– Мне тоже, – отозвался Михаил, закуривая. – Здесь пахнет «дипломатическим» приемом. Те трое не похожи на гуляющих мальчиков.
– Я тоже так думаю. Хорошо, что у нас здесь только куртки остались да предметы туалета, хотя, конечно, все равно жалко. Пошли потихоньку.
Они миновали гостиницу и у Дома культуры напротив парка присели на скамеечку в окружении кустов черемухи.
– По наши души? – вопросительно глянул на командира Ларин.
– Не знаю, – буркнул Панкрат, – но свободу нашу начинают ограничивать. – Он достал из кармана брюк рацию, вызвал Баркова. – Что у вас, Саша?
– Порядок, – донесся тихий голос полковника. – Во-первых, в зону заехал рефрижератор. Знаешь, такие громадные фуры величиной с вагон, с синей полосой и огромными цифрами «200» по борту.
– «Груз 200»[28], что ли? – хмыкнул Панкрат.
– Ну, рентгена у нас с собой нет, просветить рефрижератор нечем, может, и «двести». Хотя с какой стати воинской части нужны трупы? Это же не кладбище.
– Вспомни курган.
– Да, о курганах. Мы тут неподалеку обнаружили еще один и тоже со свежим раскопом. Если не возражаешь, мы там покопаемся слегка.
– Только осторожно, с подстраховкой.
– Командир, что с тобой? Мы не дети, как говорится, не первый раз замужем.
– Эдик и Тимур тоже не дети, но их все-таки взяли! И не бандиты, а профессионалы.
– Хорошо, – после некоторой паузы сказал Барков. – Будем работать по полному профилю.
– У тебя все?
– Да, в общем-то… комбинезончик у шофера рефрижератора мы разглядели интересный, когда он вылезал, черно-желтый, с необычной эмблемой в виде шестилучевой звезды.
– Пентакль?
– Что?
– Эту звезду называют пентаклем, печатью Соломона.
– А-а… может быть. А между зубчиков шесть букв: Ф, У, М, Б, Э и П.
– ФУМБЭП?
– Да их можно прочитать и так, и сяк, но если предположить, что буквы Ф и У означают Федеральное управление… ты не знаешь организации с такой аббревиатурой? Управление чего? Малых и больших электрических приводов?
– Их. Полковник, из тебя вышел бы отличный дешифровальщик. Я свяжусь с вами через пару часов. – Воробьев спрятал рацию. – Поехали, Михайла, пора работать.
Машину они еще вечером оставили не на платной стоянке у гостиницы, а на окраине Жуковки, возле лесочка, рядом с добротным кирпичным домом, и теперь весьма порадовались своей предусмотрительности. Джип стоял на прежнем месте, будто принадлежал хозяину дома, и никто возле него не слонялся.
Из Жуковки выехали без каких-либо происшествий. Либо местная ГАИ не получала еще приказа проверять машины с чужими номерами, либо не спешила его выполнять, либо не имела для этого сил и средств.
В Фошню приехали в половине одиннадцатого утра. У здания больницы, построенного по английскому проекту из стекла, бетона и стали, на которое после сдачи его в эксплуатацию приезжали посмотреть чуть ли не со всей области, Панкрат машину ставить не стал, загнал в тупичок переулка с обыкновенными сельскими домами и полчаса наблюдал за входом и автостоянкой напротив, где вместе с двумя десятками запыленных мотоциклов, стареньких «Запорожцев», «Жигулей», «Нив» и «газонов» парковались красавцы «Форды», «БМВ», «Ауди» и даже один «Мерседес». Больница принимала всех – и старых, и новых русских.
Интуиция голоса не подавала, поэтому Панкрат приказал Михаилу ждать его возле больницы и направился к приемному покою. Узнав, где лежит раненый дед Осип из деревни Ковали, он взял в раздевалке халат и прошествовал на третий этаж в первое хирургическое отделение, где располагалась палата Осипа.
Дядя Егора Крутова выглядел почти здоровым. Панкрата он не знал и на «привет от племянника» сначала прореагировал как на шутку и лишь потом, после короткого рассказа о происшествии с племянником, заговорил с Панкратом серьезно.
– За что же его забрали, сукины дети? Он же сам военный человек, ничего дурного не замышлял.
– Поэтому я и пришел к вам, – сказал Воробьев. – Хочу понять, что случилось. Егор действительно хороший человек, в тюрьме ему не место, надо выручать.
– А ты адвокат али еще кто?
– Еще кто, – усмехнулся Панкрат. – Друзья мы и делаем одно дело.
– Ясно, – усмехнулся и Осип. – Лихой ты человек, я гляжу, пролаз[29]. Но верить можно. Егор с каждым дружить не стал бы. Лишь бы твои планы хинью[30]не пошли. Чего знать-то хочешь?
В палате находились еще трое больных, посматривающих на гостя с любопытством, и Панкрат понизил голос:
– До того, как Егор приехал, у вас в округе ничего странного не происходило?
– А что у нас должно происходить? Тишь да гладь, да божья благодать. Разве что вот корова у кума пропала, месяц искал – не нашел. Машка еще Спиркина ногу сломала, за брагой в погреб лазила… вот и все чудеса.
– А чужие люди в деревню не заглядывали?
Глаза Осипа остро блеснули. Старик понимал больше, чем прикидывался.
– Как же, чуть ли не каженную неделю ватага варнаков налетает… в баню помыться к Гришанкам. Но тихо гуляют, без вытребенек. Да вот еще ономнясь[31]каженик приходил, – оживился старик.
– Кто? – не понял Панкрат.
– Каженик, человек, которого леший обошел[32]. Весь трясется, бормочет что-то, шарахается от всех, глаза бегают. Я с ним не балагурил, издали-то посмотрел, а Ромка сполагоря[33]угомонил его, погутарил, домой отвел.
– Ромка – это сосед ваш, Роман Евграфович?
– Он, Ромка Качалин. Дед у него колдун был, да баба евонная, Степанида, заговоры всякие знает, боль снимает. Хорошая баба, да все же посуровей моей Аксиньи, хотя, конечно, всяко бывает. Как говорится: жена в больших количествах – яд, в малых – лекарство.
Панкрат засмеялся.
– Оригинальный у вас подход к жизни. А что он бормотал, каженик этот ваш?